«Частные науки» весьма существенно отличаются от «первой философии» и в гносеологическом отношении, т. е. по познавательным средствам и типу знания. Они познают сущность предметов того или иного отдельного рода или области бытия прежде всего «с помощью чувственного восприятия или, принявши ее как гипотезу, вслед за тем с большей или меньшей строгостью доказывают из нее необходимые свойства того рода, о котором у них идет речь». Таким образом, знание, свойственное всем «частным наукам», необходимо связано с чувственными восприятиями, посредством которых дается исследуемый предмет, оно является гипотетическим, предположительным, а следовательно, и предпосылочным. В противоположность этому в пределах «первой философии» познание, во-первых, ведется исключительно средствами разумного мышления, без всякой опоры на данные органов чувств. Следуя Платону, Аристотель трактует философское познание как чисто умозрительное, теоретико-спекулятивное. И во-вторых, поскольку философское познание есть прежде всего познание первых начал или же высших причин всего сущего, сущего как такового, обладающего характером вечного и необходимого бытия, это познание является беспредпосылочным, непредположительным и в этом смысле абсолютным. Философское знание, связанное с познанием последних оснований сущего как такового, будучи наиболее точным, универсальным и глубоким, выражает собой, согласно Аристотелю, истину в высшей, последней инстанции. Попутно отметим, что, проводя гносеологическое различие между философским познанием и познанием, свойственным «частным наукам», Аристотель формулирует в трансформированном (расширенном и углубленном) виде тезис Платона о предпосылочности всякого специального знания и неразрывной его связи с чувственно-эмпирической основой, посредством которой дается содержание, исследуемое в специальных дисциплинах, с одной стороны, и о бес-предпосылочности (абсолютности) философского знания, вырабатываемого исключительно средствами разума, теоретического мышления, — с другой.
Входя глубже в рассмотрение характера познания, осуществляемого в «частных науках», Аристотель справедливо признает, что все эти науки помимо того, что они имеют чувственный источник своего знания, используют и рациональное мышление, поскольку все они в той или иной мере стремятся доказывать свои положения, а следовательно, применять лежащие в основе доказательств общие исходные принципы. Однако доказательство составляет существеннейшую основу философского познания, орудием которого является исключительно разумное мышление. Поскольку доказательство используется как в философском, так и в частнонаучном познании, постольку возникает вопрос: должна ли исследовать начала, принципы доказательств одна наука, и если одна, то какая именно, или же исследованием принципов доказательств (а также их видов) должны заниматься все науки, которые в той или иной мере используют доказательства в своем познании? «Равным образом, — пишет в этой связи Аристотель, — представляется спорным и вопрос о началах доказательства, — имеется ли здесь одна наука или больше (их). Началами доказательства я называю (при этом) общепринятые положения, из которых все исходят при доказательствах, например, положение, что все необходимо или утверждать или отрицать и что невозможно одновременно быть и не быть, а также и все другие положения этого рода; (и вот) — занимается ли этими положениями и сущностью одна наука или же — другая, и если не одна, то которою из них надо признать ту, что мы стараемся установить сейчас?». Смысл аристотелевского вопроса состоит, на наш взгляд, в следующем: должна ли начала всякого доказательства исследовать сама «первая философия», предметом которой является познание сущности, или этим должна заниматься некоторая другая, отличная от «первой философии», но тем не менее общая наука, или же они должны исследоваться всеми «частными науками», поскольку все они так или иначе применяют доказательства при познании своих предметов?
Ввиду исключительной важности решения этого вопроса для адекватного понимания аристотелевской концепции взаимоотношения философии и «частных наук» обратимся к рассуждениям самого Стагирита. Он пишет: «Полагать, что с ними (началами доказательств. — А. Н.) имеет дело одна наука, нет достаточных оснований. В самом деле, почему уразумение этих положений в большей мере составляет задачу геометрии, (скажем), нежели какой угодно (другой) науки? Поэтому если оно в одинаковой мере составляет задачу всякой отдельной науки, а в то же время входить в круг деятельности всех наук не может, тогда познание этих начал (одинаково) не является делом как всех прочих наук, так и той, которая познает сущности. Кроме того, как может существовать наука о таких началах? Что представляет собою каждое из них, — это мы знаем и теперь (по крайней мере и другие искусства применяют эти начала как (начала уже) известные). А если по отношению к ним существует наука, которая (для них) дает доказательства, тогда должен будет существовать некоторый общий род, лежащий в основе (этой науки), и одни из этих начал будут (известными) свойствами этого рода, а другие — аксиомами (ибо не может существовать доказательства для всего (без исключения)): дело в том, что (всякое) доказательство должно даваться исходя от чего-нибудь, по отношению к чему-нибудь и •(для обоснования) чего-нибудь. Таким образом, выходит, что вся совокупность того, что доказывается, принадлежит к одному (общему) роду; ибо все доказывающие науки применяют аксиомы. Но если наука о сущности и наука о началах доказательства различны, то (спрашивается): какая из них главнее и первее по своей природе? Ведь аксиомы обладают наивысшей степенью общности и представляют начала всего. И если не дело философа, то чье же еще — рассмотреть, что по отношению к ним — правда и что — ложь?» [там же].
Не разрешенный до конца в пределах «Метафизики» этот существеннейший вопрос получает свое окончательное разрешение в «Топике» — важной части аристотелевского «органона». Здесь Аристотель обосновывает необходимость существования диалектики, общей, высшей науки логического характера, имеющей своим предметом исследование не только начал всякого доказательства, но и принципов отдельных, «частных», наук. Понятая таким образом диалектика составляет предельно общий и глубокий теоретический фундамент всех «частных наук». Согласно Аристотелю, диалектическая логика (диалектика) «нужна для [суждения] о принципах отдельных наук. Ведь о них невозможно ничего сказать на основании особенных принципов той или иной науки, так как принципы сами стоят в начале всего; здесь поэтому нужно разбирать (dielthein) каждый принцип с помощью вероятностных суждений. И это специфическая (idion) и самая существенная (malista oiceion) задача диалектики. Являясь исследованием и оценкой (exetastice oysa), она служит методом (hodon echei) рассмотрения начал всех наук».
Аристотель, следовательно, считает, что «частные науки» сами по себе в принципе не в состоянии судить о собственном содержании, т. е. они лишены возможности собственными средствами дать объективный анализ и оценку своих начал, методов и развиваемых на их основе следствий более частного характера. Эта задача, связанная с осуществлением, выражаясь современным языком, рефлексивной функции над «частными науками», входит в компетенцию особой философской дисциплины — диалектики, обсуждающей первые начала и основы «частных наук» посредством анализа лежащих в их основе предположений, анализа, осуществляющегося с различных точек зрения, «топов». В соответствии с этим топика есть учение о методе, «благодаря которому мы можем построить при помощи вероятных положений выводы по каждой предложенной нами проблеме».
Надточаев А. С
|
