Поэтому, чтобы передать все то, что художник хотел сказать в данном произведении, нужно, по словам Толстого, воспроизвести весь творческий процесс от начала до конца. Кроме того, если в науке очень1 важно передать результаты творческого открытия для его последующего использования в науке и производстве, то подражания и разного рода дублирования конкретного художественного произведения не способствуют развитию искусства, а увеличивают количество серых подражательных произведений, ибо оригинальность — ив этом Кант безусловно прав — одно из необходимых качеств шедевров. Повторения в искусстве в сущности не только невозможны без потери художественных достоинств, но и не нужны, хотя на практике их избежать почти не удается. История искусств убедительно свидетельствует, что на каждое истинно оригинальное произведение приходится много посредственных. Да и сама оригинальность того или иного произведения искусства может быть осознана только на фоне тех и в сравнении с теми, которые такими качествами не обладают.
Кроме того, каждое произведение искусства как продукт определенной художественной культуры не может не включать наряду с новыми чертами тех или иных традиционных элементов содержания и формы, стилевых и языковых особенностей. Ибо развитие в искусстве, как и в любой сфере общественного производства и сознания, осуществляется вначале путем усвоения, а затем уже путем переработки и развития унаследованного от прошлого.
Это понимал и Кант. Именно поэтому он утверждал, что “оригинальность таланта составляет существенный (но не единственный) элемент характера гения” (5, 326).
Важным и необходимым условием художественного творчества Кант считал овладение художником определенной школой и манерой изложения.
Разграничивая уровни творческого субъекта в искусстве, Кант наиболее существенный, содержательный уровень его относил к проявлению природного таланта художника, а поверхностный — к сознательной работе над оформлением этого содержания, ибо, по его мнению, “форма не есть, так сказать, дело вдохновения или свободного порыва душевных сил, а есть результат медленных и даже мучительных поправок, чтобы соразмерить ее с мыслью и вместе с тем не дать ущемить свободу игры душевных сил” (5, 329). Поэтому в работе над формой художественного произведения его создатель руководствуется своим вкусом. “Для того, однако,— писал Кант,— чтобы придать эту форму произведению изящного искусства, требуется только вкус, с которым художник, после того как он поупражнялся и развил его на различных образцах искусства или природы, сообразует свое произведение и после некоторых, часто нелегких, попыток угодить вкусу находит ту форму, которая его удовлетворяет...” (там же).
Как видно, Кант вовсе не отрицает необходимость сознательной работы в процессе создания художественных произведений. И если способности к творчеству в искусстве, по его теории, являются врожденными, то вкус художника или его способность суждения как “способность приспособлять воображение к рассудку” (5, 337) основаны на активной работе его сознания. Именно вкус заставляет художника считаться с публикой, для которой он, собственно, и создает свои произведения. В этом смысле Кант решительно подчиняет художника публике.
“Вкус, как и способность суждения вообще, есть дисциплина (или воспитание) гения, которая очень подрезывает ему крылья и делает его благонравным или отшлифованным; в то же время вкус руководит им, [показывая], куда и как далеко он может идти, оставаясь при этом целесообразным...” (5, 337).
|
