Воображение человека может продвигаться и в сторону увеличения, и в сторону уменьшения созерцаемой природы бесконечно, а разум человека стремится мыслить всю эту бесконечность в обе стороны как бесконечность единого целого и притязает, по словам Канта, на обладание “реальной идеи”, этой “абсолютной целокупности”. Поэтому, по Канту, возвышенны не предметы природы сами по себе, а “расположение духа”, которое возникает под влиянием представления о них и пробуждает в человеке сверхчувственные способности постигать то, что превышает возможности чувственного восприятия природных явлений.
Но каковы все же должны быть величины природных явлений, чтобы вызвать чувство возвышенного, и каков способ его определения? Возвышенное, по Канту, не может быть установлено посредством понятия о числе (это было бы математическим определением), а познается только в созерцании (по глазомеру, уточняет Кант) и, следовательно, является субъективно, а не объективно устанавливаемым. Поэтому если для математического определения величин нет предела наибольшего, так как наращивание чисел в принципе может быть бесконечным, то для эстетического созерцания наибольшее имеется. Оно обусловлено способностью восприятия природы, которое не бесконечно, ибо имеется предел возможности удерживать в сознании образ целого природного явления с помощью воображения.
По теории познания Канта, способность воображения оперировать количеством связана с его способностью схватывания результатов восприятия природы внешними чувствами, т. е. во времени и пространстве, и соединения их в одно обозримое целое. Поэтому способность воображения в соединении с чувственностью и является критерием “эстетически наибольшей основной меры определения величин” (5, 258). Оно нечто среднее между конкретным единичным образом и бесконечностью их. “В самом деле,— писал Кант,— когда схватывание доходит до того, что схваченные сначала частичные представления чувственного созерцания в воображении уже начинают гаснуть, а воображение тем временем переходит к схватыванию большего числа [представлений], то оно на одной стороне теряет ровно столько, сколько выигрывает на другой, и в соединении имеется нечто наибольшее, дальше которого оно уже идти не может” (там же), ибо эстетическое суждение о величине “показывает величину безотносительную, насколько душа может воспринять ее в созерцании”
1.
Поэтому эстетическое определение величин имеет “абсолютную меру, больше которой субъективно (для субъекта, его рассматривающего) ничто невозможно... оно приводит к идее возвышенного и порождает то волнение, которого не может вызвать математическое определение величин числами”, и которое “показывает всегда только относительную величину через сравнение ее о другими величинами того же рода, эстетическое же показывает величину безотносительную...” (5, 257—258), причем “величина, которая охватывается здесь, может возрастать до какой угодно степени, если только она может быть воображением соединена в одно целое” (5, 259).
Учитывая все это, Кант приходит к выводу, что возвышенные чувства могут вызвать не продукты трудовой деятельности, где человеческая цель определяет их размеры и формы, и не такие природные предметы, как животные, например лошади, назначение которых из практики известно, а лишь явления грубой, дикой природы, и то лишь в том случае, если с восприятием их не связаны волнения из-за их реальной опасности, т. е. только в той степени, в какой они представляют собой “величину”.
Но благодаря чему, спрашивает Кант, образуется эстетическая норма, служащая “основанием общезначимого удовольствия в определении величин, и притом в определении, доведенном до несоответствия нашей способности воображения в изображении понятия о величине?” (5, 260). Такой нормой является, по его мнению, бесконечное как целое, в сравнении с которым все другое мало. Но такое целое человек может лишь мыслить, а не представлять, ибо оно намного превышает “масштаб” его способности восприятия и воображения.
|
