Исходя из этого, на первое место из всех искусств Кант ставил поэзию, ибо она более других видов искусства эстетически возвышается до идей “и не стремится с помощью изображения, рассчитанного на чувства, исподтишка нападать на рассудок и запутывать его” (5, 346). На последнее место философ ставил музыку, которая, по его мнению, дальше всех отстает от целей и задач разума, меньше всего содействует культуре человека.
“Если же оценивать изящные искусства по той культуре, какую они дают душе, а мерилом брать обогащение способностей... то в этом смысле из всех изящных искусств музыка занимает низшее место... так как она имеет дело только с ощущениями” (5, 348). При этом Кант, следуя традиции античной эстетики рассматривать музыку как средство возбуждения различных полезных эффектов в человеке, признает ее благотворное для здоровья человека действие.
Хотя Кант, как мы убедились, всячески подчеркивал различие между эстетическим удовольствием и телесными ощущениями, различие это скорей относится к источнику возникновения их (первое — от восприятия формы предметов, второе — непосредственно от самих предметов), а не к конечному результату. “Удовольствие (Vergnugen) (пусть даже причина его заключается в идеях) всегда, по-видимому, состоит в чувстве поощрения всей жизнедеятельности человека, стало быть, и физического состояния, т. е. здоровья; так что Эпикур, который всякое удовольствие в сущности выдавал за телесное ощущение, в этом отношении, быть может, и не был не прав...” (5, 349).
Говоря конкретно о музыке, которая, по мнению философа, ведет от ощущений к неопределенным идеям, Кант утверждал, что “оживление... телесное, хотя оно и возбуждается идеями души, и что чувство здоровья благодаря соответствующему этой игре движению внутренних органов составляет все почитаемое столь тонким и одухотворенным удовольствие оживленного общества. Не суждение о гармонии в звуках... которая с своей красотой служит [здесь] только необходимым средством, а повышенная жизнедеятельность в теле, аффект, который приводит в движение внутренние органы и диафрагму,— одним словом, чувство здоровья (которое без такого повода обычно и не ощущается) — вот что составляет удовольствие, которое находят в том, что можно помочь телу также через душу и использовать ее в качестве исцелителя тела” (5, 351).
Таким образом, Кант не впадает в узкую односторонность при рассмотрении функции искусства, а стремится выявить всю сложность и взаимодействие различных уровней человека при восприятии произведений искусства. Но и здесь, как и в остальных случаях, не отрицая гедонистической, компенсаторной и терапевтической функций, на первый план он ставит социальную функцию, а именно способность искусства повышать общую культуру человека.
Таким образом, при рассмотрении и решении всех основных проблем эстетики социальное, общественное Кант ставил выше личного, природного.
Методологическая ценность подобных выводов особенно замечательна при сравнении их с последующими теориями эстетиков-натуралистов, которые выпячивали природное, биологическое в человеке и ставили его выше социального, общественного.
Он видел и отрицательные стороны воздействия искусства в случае превращения общения с ним в самоцель и форму утонченного развлечения. Очевидно, под влиянием Руссо Кант считал, что занятия науками и искусствами смягчают “грубость и неистовство” склонностей человека, связанных с его животным началом, и этим самым делают человека более цивилизованным, по чрезмерное увлечение ими, характерное для высших классов, не способствует нравственному совершенствованию людей, а даже в известной степени препятствует ему. “Нельзя отрицать,— писал Кант,— перевес зла, которым осыпают нас утонченность вкуса, доходящая до идеализации его, и даже роскошь в науках — питательная среда для тщеславия...” (5, 466). Упрек Канта явно обращен к аристократическим кругам, которые в основном и могли в то время иметь изощренные эстетические вкусы, ибо только они имели привычку и возможность постоянного общения с искусством, занятие которым превращали в средство развлечения.
М. Н. АФАСИЖЕВ
|